Аннагельды Джуманиязов родилась в семье художников и музыкантов. Он учился в Государственном институте искусств и культуры Узбекистана. Старший преподаватель кафедры монументальной живописи Государственной академии художеств Туркменистана.
Символика и декоративность туркменского искусства присущи работам художника. Индивидуальные поиски традиционных идеалов и символов национального существования находят свое воплощение в декоративном решении каждого полотна. Реалистичные и декоративные тенденции, переходящие в символическую метафору, пронизывают произведения прошлых лет. В его работах многозначный смысл философского поиска культурного пространства представляет отличительный характер самого автора.
Аннагельды, в какой технике вы чаще всего работаете?
Я пишу в свободное от преподавательской деятельности время. В основном работаю в технике живописи. Иногда работаю пастелью. Люблю писать с натуры – портреты, пейзажи, натюрморты. Это, своего рода, физзарядка.
Расскажите о своем творческом пути: как все начиналось? Когда и почему вы решили стать художником?
Я родился в семье людей искусства. У нас есть музыканты, художники, искусствоведы и даже поэты. После обучения в средней музыкальной школе я поступил в художественное училище, по совету отца-художника. Его совет по выбору будущей профессии был для меня ключевым.
Искусство окружало меня с самого рождения. Я проводил много времени среди экспонатов в музее, где работала моя мама, помогал отцу в мастерской, а вечером занимался на фортепиано, разучивая этюды Черни. Но по-настоящему полюбил живопись я на 2 курсе художественного училища.
Это чувство, когда у тебя что-то получается, окрыляет, хочется еще и еще. Восторженный взгляд отца тоже стимулировал. Мне сейчас его очень не хватает. Как-то написал мне – «дерзай, но не дерзи». Дерзал, делал не так как говорили, смотрел много книг.
Творчество каких художников вам близко? Чьими работами вдохновляетесь?
В разное время моей жизни мне были близки разные художники. В детстве лучшим художником для меня был папа, в училище мне нравились картины Репина, потом я открыл для себя Матисса. Дальше были Миро и Клее. Потом моя мать открыла для меня народно-прикладное искусство. Пикассо, Марк Ротко, иногда Сикейрос, Эндрю Уайет – вот те художники, которые имеют постоянное влияние на меня, питая мое творчество идеями.
Был такой художник Виктор Попков.: его работа произвела на меня огромное впечатление. Спящий художник под ночным окном. Ради этого чувства, когда «все получилось». Неуверенность, страх перед зрителем – это барометр для меня: значит, все нормально.
Я вообще очень не уверен в себе, сомнения жрут изнутри. Видел много такой живописи, которую нельзя показывать людям, а автор торжествует. От стыда умираю, смотря на это: но стыдно мне, а не ему. Потом разговариваю сам с собой, размышляя на тему «а как бы я сделал?». И начинаю делать, получается.
Раньше давал советы, подсказывал, теперь поумнел – молчу, хоть убей. Много художников слепил собственными руками. Не люблю советов, не терплю. Больное самолюбие. Мне не надо советов художников. Начинаю работать, не знаю, куда положить первый мазок. Потом не могу остановиться, как игра в паззлы. Цвет сам находит себе место. Я – инструмент.
Начинаю думать – стоп, сказка заканчивается. Решил не думать. Неумение рисовать – великое дело. Папа заставлял рисовать, правильно компоновать, обижался, когда я грубо отказывался делать так, как он требовал.
Мне очень нравится немецкий экспрессионизм: эмоции так и брызжут, красный цвет.
Как вы можете охарактеризовать свои работы? Кто ваш зритель?
Я знаю, что мои работы, что называется «на любителя». Понимаю, что по-другому не умею: стыдно перед семьей, которая ждет золотого дождя. Не всегда получается, поэтому и держусь за академию.
Но когда получается, понимаю, что все это не зря. Вообще портрет – не самый любимый мой жанр: боюсь обидеть натуру. Свободно пишу человека, готового на любую мою выходку. Не всегда получается фотографически похоже, но что-то всё-таки я ловлю.
«Бай-Ага» – это первый осознанный портрет, от которого я сам получил удовольствие. Просто, свободно, пошел и все – один сеанс. Видимо, я не стеснялся его, а он и не сопротивлялся. Говорит: «Это я». Его уже нет, а портрет живет, о нем говорят, интересуются его жизнью, как интересно, значит попал…
У Уайта есть «Портрет Шорти» – человек, который сидит в своем кресле как в скорлупке. Потерянный, уставший. Хорошо. Мне очень нравится. Вообще семья Уайтов – целый мир. Символизм и недосказанность меня очень привлекают, хотя «краткость – сестра таланта» – это не про меня.
Ротко – мощь. Ощутил это на себе, когда был в зале «Ротко» в Лондоне. Красота –понятие растяжимое. Нравится фактура холста, сознательная небрежность. В детстве к нам приехал домой Марк Бирштейн, ученик Осмеркина. Он был знаком с моей мамой, его манеры меня поразили. Потом видел его живопись и узнал его, он ведь артист, хотелось быть на него похожим.
Над чем вы сейчас работаете?
Работою очень мало, но если начинаю, не бросаю на полпути. Пока не созреет композиция, не начинаю.
Что вас вдохновляет?
Природа, люди вокруг меня питают мое вдохновение.
Что бы вам хотелось, чтобы чувствовали или думали люди, глядя на ваши работы?
Не могу говорить о чувствах других людей. Для меня важнее, чтобы мои работы не были забыты зрителем через 5 минут. Вызвать в человеке любую эмоцию – для меня это уже успех.
Есть ли у вас любимая работа?
Среди всех своих работ я не могу выделить ни любимых, ни нелюбимых. Но в каждой из них есть частичка моего сердца.
Есть ли какие-то планы или творческие задумки, которые вы хотите воплотить в ближайшее время?
Для любой творческой личности критически важна смена атмосферы. В моих ближайших планах смена обстановки: хочу поехать в творческую командировку в какую-нибудь страну, на пленэр. Наверное, у каждого творческого человека бывают периоды застоя и апатии. В такие моменты я пытаюсь поддерживать форму и переписываю свои старые работы, делаю вариации. Сейчас я нахожусь на таком этапе.